Буйносов Ю.А.
/ 2
- Подробности
- Просмотров: 1213
Буйносов Юрий Анатольевич
Из личных воспоминаний
Родился 1 ноября 1926г. в Тюмени. В семье Буйносова Анатолия Петровича (18.02.1901г. Камышлов - 25.05.1977г. Тюмень) и Буйносовой (Катугиной) Татьяны Ивановны (25.01.1903г. - 21.09.1970г.). Был вторым ребенком, старшая сестра Нина Анатольевна 23.11.1924г.р.
Жили родители в доме на углу улиц Герцена и Челюскинцев. Жили в одной комнате на втором этаже двухэтажного дома с полуподвальным первым этажом. Отец работал в военкомате, мать была домохозяйкой. Особых подробностей не запомнил и только с 4 лет могу вспомнить нашу жизнь.
В 1930-1931 годах отца направили на работу в Упоровский район в д. Суерка. Тогда шел процесс коллективизации и укрепляли деревню руководящими кадрами, так называемыми тридцатитысячниками, активистами из городов. Кем назначили отца я не знаю, но прожили мы там недолго. Помню, зимней ночью был пожар в соседнем доме. Нас вывели на улицу, зима, сильный мороз и все озарено огнем. Это очень сильно врезалось в память. В те годы шла борьба селян с властями. Коллективизация была нужна только бедным. Власти диктовали свои законы, а в деревне правили богатые, остальные бедные и темные жили в нищете. Электричества, водопровода, связи и радио в деревне не было. Дозвониться до района и города было невозможно. Дороги были конные и передвигались по ним в основном на лошадях.
Через какое-то время на отца написали ложный донос, он тоже не понравился в деревне. Однажды ночью пришли милиционеры, сделали обыск в доме. Проверили все имущество и даже печь, конечно ничего запрещенного думаю не нашли, но отца забрали, видимо в район, но нам об этом не сказали.
Мы с сестрой и матерью остались без средств к существованию и мать решила возвращаться домой в Тюмень. Мать наняла возницу, который посадил нас в сани, закрыл шубами сеном и повез нас в Ялуторовск на ЖД станцию. Я не знаю, сколько времени мы ехали, но на ялуторовскую станцию мы приехали вечером. Насквозь промерзшие и голодные. На вокзале стали ждать поезда на Тюмень. Вокзал был двух или трех этажным, кирпичным. Ели картошку взятую из деревни и запивали водой из граненых стаканов. В Тюмени мы поселились в двухэтажном доме на улице Урицкого, напротив теперешнего Дворца пионеров, в деревянном доме на первом этаже в одной комнате. Во дворе были сараи для дров и туалет.
Отца пригнали тоже в Тюмень этапом. При расследовании дела донос не подтвердился и его отпустили.
Жили в этом доме несколько лет, но не долго, я еще не ходил в школу. В сарае я держал кроликов, которых кормил летом травой , а зимой сеном, овощами и хлебом. У дома и вообще на всех улицах асфальта не было, только люди ходили по деревянным тротуарам. В это время мы учились кататься на коньках. Они делались из деревянной колодки, книзу зауженной. По всей длине нижней части конька прибивалась нетолстая проволока, заглубленная в желобок. Прожигали отверстия в колодке для веревки и ей крепили коньки к валенкам. Лыж вообще у нас не было.
Отец устроился на работу в НКВД инспектором исправительно - трудовых работ. Мы переехали в дом НКВД на улице Ялуторовской №3, возле улицы Первомайской. Дом был деревянным одноэтажным, во дворе была конюшня на три лошади. Мы их кормили, поили. Я ездил на коне, запряженным в телегу с бочкой, за водой. Двор был застелен досками, а над конюшней был сушильный навес для белья.
В стайке родители держали свиней и зимой у нас было мясо. Молоко отец покупал на базаре, четверть (3 литра) один раз в неделю, который находился около места, где сейчас центральный универмаг (ЦУМ). Я пошел в школу, которая находилась рядом с церковью на улице Ленина.
Летом отец брал меня с собой и мы ездили по деревням, где он добивался перечисления денег от колхозов, в которых осужденные люди отрабатывали исправительные работы. Телефонов в деревнях не было и мы ездили на лошадях решать дела инспекции НКВД. Свет в деревнях был от керосиновых ламп. В городе ходили только пешком, автобусов не было.
Ездили в деревни Анохино, Друганова, Червишево, Решетниково и другие.
Если ехали по Червишевскому тракту, то на Кордоне снимали колёса с телеги и мазали солидолом оси. Его возили с собой. Отец брал в дорогу малокалиберную винтовку, а потом ему выдали револьвер «Браунинг». Нужно было защищаться. На тракте было несколько памятников убитым при ограблении. Ехали целый день, были тучи комаров и мошек. Делали в телеге дымокур, чтобы немного их отогнать. Лошадь обметали ветками, соскакивая на ходу. Все это мало помогало, от гнуса просто не было ни какого спасения. Ночи были такими тёмными, что дороги небыло видно и приходилось ехать на ощупь, даже соскакивали с телеги и проверяли дорогу. Подводы встречались редко. Песок скрипит в колёсах, лошадь тащит её с напряжением. Как ездил отец зимой я не знаю, зимой я учился.
Радиоприемников эфирных не было и жили в тишине, но не скучали. Был только бумажный репродуктор. Спали мы на полу.
Помню, передали по радио что сегодня день памяти Пушкина, значит это былао 10 февраля 1938 года. У нас уже родились братья Альберт 28.02.1932 г.р. и Игорь 12.12.1937 г.р., а вскоре - Виктор 04.08.1939 г.р.
В эти годы в Тюмени стало плохо с продуктами, а главное с хлебом. С чем это связано я не знаю. За хлебом были большие очереди. Мы стояли в очереди в магазин на Первомайской, под названием «Железнодорожный». Очередь подходила через 6-7 дней. Отмечались в очереди через 2 дня и когда подходила очередь, говорили какие номера получат сегодня хлеб. Хлеб давали по 2 килограмма в одни руки. Ходили по двое и нам давали 4 килограмма хлеба на семью. Так продолжалось до 1941 года, вплоть до начала войны.
Еще раньше, мы переехали с улицы Ялуторовской на улицу 25 лет Октября, дом стоял на углу Водопроводной, на берегу Туры. Дом деревянный, двухэтажный, мы жили на первом этаже. Напротив была больница Водников а рядом церковь, в которой был вино-водочный завод. Мы держали кроликов. Ветки ломали для них около церкви. Однажды я залез высоко на тополь и обломил ветку и полетел в низ. Потерял сознание и очнулся только в больнице. Рядом с домом был гараж на несколько легковых автомобилей, наверное для городской управы. Мы подбирали в гараже куски резины от автомобильных камер и делали из них рогатки. Зимой катались с горы на улице Ишимской до самой Туры, этот спуск назывался Масловским взвозом, видимо по фамилии хозяина, владевшего складами на берегу Туры. Воду таскали домой с водокачки. Учился я в школе №18, которая распологалась на улице Пароходная.
В 1940 году родители решили строить дом. Землю дали в городке Судостроительного завода по улице Харьковской д.19. Это место было пустырем, который тянулся от сетевязальной фабрики до ремесленного училища, домов здесь не было.
Отец успел поставить сруб и покрыть крышу. Обстановка была напряженной и работал отец до 23-24 часов. Автобусов не было и он пешком ходил на работу. Мы с сетрой Ниной уже учились в школе №21. Ходили туда по насыпи железнодорожной ветки, которая шла от речной пристани к ЖД вокзалу. Шли мимо завода «Механик» до улицы Республики. Занимались в третью смену, поздним вечером дожидались ребят с городка и шли ночью гурьбой обратно.
В 1941 году, к моменту начала война, я уже окончил 7 классов. но мы этого не понимали. Начало войны выпало на теплый, солнечный, воскресный день. Было непонятно, что будет дальше. Мы тогда не понимали что началась война.
В сентябре я пошел учиться в медицинский техникум, других специальных заведений тогда небыло, кроме педагогического, который располагался в здании, где сейчас архитектурно строительная академия. Проучился до ноября. Но отца призвали в армию по мобилизации и должны были отправлять на фронт. Их собрали в военкомате у музея. Заставили готовить дрова для отапливания вагонов. Пил не дали и он пришел домой за пилой и мы его больше не видели до окончания войны. Даже им не дали попрощаться с семьями.
Дом был недостроен, окна и двери установлены, а внутри ничего не сделано. Дров тоже небыло, а 1941 год был суровый, снега небыло и даже земля трескалась от мороза. И только после нового года начались снегопады и метели. Снегу намело столько, что двухметровый забор исчез в сугробе. Мы воду возили в бочке на санях прямо по верху забора. Во дворе была небольшая куча старых досок и бревен и мы их откапывали и пилили на дрова, чтобы поддерживать плюсовую температуру в половине дома.
Учиться я больше не мог. 1 ноября мне исполнилось 15 лет, а 28 ноября 1941 году я пошел на завод и меня взяли в БИХ (бюро инструментального хозяйства), учеником копировальщика. Я копировал чертежи на кальку. В это время, на судостроительном заводе все занимались разборкой и разгрузкой ЖД эшелонов с Украины. Вагоны были забиты оборудованием, станками, документами с эвакуированных заводов. В 1942 году на завод прибыли платформы с корпусами торпедных катеров из Керчи и Феодосии. И на заводе начали организовывать выпуск торпедных катеров. Я перешел работать на плаз, плазовым разметчиком, сначала учеником разметчика. При этом опыт работы с чертежами мне пригодился на новом месте, на плазе.
Хочу пояснить, что такое плаз. Сначала проектируют корабль в виде чертежей. Потом корпус и основные детали конструкции вычерчивают в натуральную величину на специальных щитах. Корпус корабля имеет плавные обводы, что на чертежах указывают условно, а плаз дает точные размеры и это называют плазовой таблицей. Эту таблицу потом отсылают в проектный институт. После проверки габаритов судна, его водоизмещения, институт делает заключение. Плазовую разбивку мы делали с Сашей Тартаковским, приехавшим к нам из Ленинграда, и отсылали в Ленинградский институт. Последние вычерчивали его 2 месяца. Чертежи корпуса катера мы делали на 20 метровых фанерных щитах шириной 3 метра. Катер имел длину 18,5 метров. Мы также изготавливали чертежи для гибки шпангоутов, моторных балок, ходовой рубки. Корпус катера делали из дюралюминия, швы и стыки клепали.
Работали мы сутками, поскольку от нашей работы зависело начало строительства торпедных катеров для фронта. В цехах завода началась заготовка и сборка узлов, а мы перешли в цех по изготовлению стапелей для сборки корпуса катера. Их изготовили четыре. На них корпус собирался палубой вниз, а киль сверху. Кормили нас усиленно, дополнительно давали талоны на питание. В начале войны ввели продуктовые карточки. Рабочим: 500 грамм хлеба на день; 400 грамм масла, 1200 грамм крупы, 1800 грамм мяса на месяц. Потерять карточку неминуемо приводило к голоду, т.к. заменить её невозможно, да и купить продукты было не где, комиссионную (коммерческую) торговлю не разрешали. Дома мы только завтракали и ужинали. Картошку мы не садили, а покупали её на базаре. Весной мы ходили на колхозные поля и перекапывали землю в поисках оставшихся клубней. Сейчас представить можно, сколько мы могли отыскать картошки. Надо было 10-15 километров идти до полей, а потом с ведром картошки обратно. Обычно мы с мамой и сестрой Ниной ходили в деревню Антипино. Можно представить какая это была картошка, ведь она пролежала всю осень, зиму и до таяния земли весной. Из картошки мы пекли лепешки, ели их и радовались. Весной появлялась крапива, а потом свекольная ботва и все это шло в пищу. Травы и овощи нас спасали от голода.
В заводской столовой нам обычно давали суп из муки, так называемая болтушка, а на второе та же мука, но погуще как каша и к ней, кусок солёной рыбы, обычно щуки. Все блюда подавали в глиняных плошках, которые от резких движений ломались в руках.
Дома обстановка была экстремальная. Дров не было, топили печь разным хламом. Мы отделили половину дома для тепла. Спали на печи и на полатях, только там можно было заснуть в тепле.
Баня была в нашем городке, работала каждый день. Она имела два входа: для мужчин и женщин. Мылись около часа, партиями по количеству ящиков. Своё бельё вешали на крючки и задвигали в жарилку на 30 минут, чтобы избавиться от вшей. Мылись порой без мыла, оно было не у всех. Когда приехали высланные калмыки, то мы удивлялись тому, что они вообще не хотели мыться. Окатятся водой и выходят дожидаться выдачи белья из обработки. Зачастую они не стесняясь и мылись вместе с женщинами.
Зимой чтобы приобрести картошку, мы ходили с санками в деревни, чтобы выменять вещи и посуду на картошку. Но менять к концу войны уже было не чего и все горожане начали сами садить картошку на любом свободном клочке земли. Сначала садили глазки от картошки, а позднее резали на части картофелину и так растили сибирский второй хлеб.
В 1942 году, к нам, в свободную половину дома, поселили эвакуированных из Москвы мать и сына и они жили больше года. Война пошла на перелом и они уехали в Москву. А в 1943 году, к на подселили командира отряда моряков, которые должны были забирать наши катера с завода. Они были как на отдыхе, ожидали окончания строительства очередного катера, помогали нам в строительстве. Но кормили их отдельно, у них были своя столовая, клуб в городке и общежитие. Перед поселением офицера с женой и ребенком, пришли матросы, отбили лед с потолка и стен. Натопили печь торфом. У завода было своё торфопредприятие и заводские дома отапливали торфом. На торфянике в основном работали калмыки. С заселением второй половины у нас стало теплее. Офицер помогал нам своими продуктами и мылом. Это нам помогло выжить в последние два военных года.
Я тогда уже мог что-то делать по дому и стал изготавливать расчески из целлулоида, поварёшки, ложки, кастрюли из алюминия. Также делал для офицеров кортики, вместе с ножнами. Они давали за него 3 куска мыла, а делал его я месяц. Вот так ценили мыло тогда. Так и жили во время войны. Научились садить картошку на небольшом участке около дома. Подключили к домам электричество и иногда дома горела лампочка и это радовало нас, особенно младших детей.
Нас, заводчан, часто посылали пилить на реку Туру выловленные летом сплавные бревна. Мы их выдалбливали, распиливали вручную и возили на санях по льду к котельной завода. На заводе остались мужчины по броне и инвалиды, работали в основном подростки и женщины. Остальные мужчины были на фронте. Последний раз меня вызывали в военкомат в 1943 году, но так как я работал на плазе, а заменить меня было некем, то оставили по броне.
В мае 1945 объявили об окончании войны и стало жить и работать спокойней. Мы войну не видели, а передаваемые сообщения по радио особо нами не воспринимались. Изнурительная работа, борьба за существование дома, голодное существование, не оставляли времени для эмоций.
В июне 1945 года, мы с матерью решили, что мне надо учиться. Весь вопрос-где? В Тюмени учиться было негде, а я уже судостроитель, и приняли решение об учебе на Украине. В Николаеве был судостроительный техникум, а у меня 7 классов. Я понимал, что рассчитывать могу только на себя, ведь на матери было 3 малолетних брата, дом - работать ей было просто не возможно. А отец еще не вернулся с войны. И я решил ехать на учебу.
Поезда ходили плохо. Самым подходящим был поезд «пятьсот весёлый», состоящий из товарных вагонов-теплушек. На станции Тюмень проверили билеты и так до Москвы нами ни кто не интересовался. Вагон забивался также, как автобус в час пик, все на ногах, а вещи лежат, где придется. После некоторого времени в вагоне все утреслось и по дороге мы больше никого не брали со станций. Весёлый поезд шел без расписания, мог проехать станцию, а мог стаять на иной часами. Вагоны не имели туалета и воды. Опасно было на станциях ходить в туалет, можешь отстать. Из продуктов у меня была булка хлеба и фляжка воды. Кипяток брали на станциях. Благо его давали на всех станциях, как правило. Бегом до кипятка и обратно. Помню, на Урале остановились у реки и долго стояли.
Смелые ребята бросились купаться. В этот момент увидели встречный, а за ним, как правило, нас отправить должны. Купальщики увидели это и совсем голые запрыгнули в вагоны. Одежда на берегу осталась. Вот было смеха, а им горе.
А как быть, если после еды захочешь в туалет по большому. Так мы бежали до последнего вагона, где была площадка для сопровождающего персонала. Вот там, свесившись и справляли нужду на дорогу. Пересадку делали обычно в Москве или Казани и по приезду сразу бежали занимать очередь за билетами и потом ждали 2-3 дня своей очереди и поезда на Украину. Все время обитаешься на вокзале, где битком, таких как я, голодных и измученных поездкой. Потом ехали до Киева или Харькова, где уже садились на поезд до Николаева, ехали через узловую станцию Знаменка. Всего дорога занимала от 5 до 9 дней.
В Николаев прибыл в конце лета. Город сожгли и разрушили немцы. Общежития у техникума небыло. Продукты и хлеб по карточкам. Но базары богатые и там все можно купить, были бы рублики. Особенно много там продавали овощей и фруктов, но самыми достыпными были огурчики, чем мы и питались.
Сдавать экзамены после 4 лет окончания учебы было очень трудно. Демобилизованных принимали без экзаменов. Здание техникума на улице Наваринской было разрушено и мы занимались в разных зданиях города. Поселились мы на квартиру втроём с Васей Дзюбенко и Николаем Гриценко. Договорились вместе вести хозяйство: сбрасывались деньгами на продукты на месяц, и приобретали все продукты на базаре. Варили еду по неделе по очереди. Еда была скромной. В основном каша из кукурузы под названием «Малай». Мы получали карточки и на них вместо мяса получали рыбу тюльку. Ели хлеб с подсолнечным маслом и луком.
Тогда мы жили на квартире у хозяйки по улице Декабристов, это около базара. К ней приезжали крестьяне из деревни торговать. Они привозили мед, сало, кукурузу, сметану. Мы помогали уносить им на базар товар, а вечером мы их угощали тюлькой, а они нас салом и все были довольны.
Зимой было хуже с питанием. Мы к хлебу добавляли жмых из подсолнечника. На Украине подсолнуха сеяли очень много. Из него отжимали масло, но прессы были слабыми и жмых был как халва, только не сладкий и есть его было приятно. Покупали раков. Они были красными. Я сначала спрашивал на базаре, они вареные, то мне показывали живых, они были зелеными. Есть было в них нечего, только клешни, и стоили они по 1 рублю.
Осенью нас посылали на уборочные работы в колхоз. Грузили 4 техникума на баржи и везли 20 километров от Николаева в Ингулже. Там мы обирали кукурузу и подсолнухи. Арба ехала по ряду, а мы 5-6 человек должны обрывать пачатки и брасать их в арбу. Хоть и быки тащили её медленно, но успевали в сборе еле - еле. Поля были громадные, в Тюмени, я таких не видел. В обед и вечером варили кукурузные пачатки в болших казанах и ели, сколько могли съесть. Рядом были арбузные бахчи. Они были прибраны. НО НАМ АРБУЗОВ на еду ХВАТИЛО. Самое интересное начиналось на обратном пути домой, при езде на той же барже. Наевшись с голодухи на дорогу кукурузы и арбузов, нам конечно хотелось в туалет. На барже он был один на корме. А нас ехало человек 200, поэтому стояли в очереди по долгу. К вечеру туалет заняли девушки, а мы использовали свободное пространство по бортам баржи, свисали с борта и оправлялись в реку. Вот такие были поездки на уборку урожая.
В 1946 году появились коммерческие магазины и нужны были деньги. Мне мать посылала карандаши, я их продавал и покупал сушеную картошку. Иногда присылала перевод. Стипендия моя была 325 рублей - повышенная.
Я собрал в ящике усилитель и вставил туда динамик. Мы стали ходить с усилителем и проигрывателем по танцам и за музыку нам платили 100 рублей.Танцы крутили в субботу и воскресенье. Пластинки покупали на базаре. Хорошие были из Румынии, там записывали их наши певцы-эмигранты. Пластинки Петра Лещенко стоили 200-300 рублей. Я потом много пластинок привез домой. Но они не сохранились, так как брат Игорь приезжал со службы в отпуск и начинал гулять, поскольку в армии было строго с выпивкой, а дома он расслаблялся от всей души и от пластинок ничего не оставалось.
В 1947 году отменили карточки и жить стало легче. Летом ездили в яхт клуб в Николаеве на реке Буг, это лиман на Черном море, где впадал Буг. Мы там готовились к экзаменам и купались. Купальный сезон начинался в начале мая, вода была уже теплая. У нас учились местные ребята и однажды сокурсник Дмитрий Черный, хотя был жгучим блондином. Он пригласил меня в гости. Дмитрий жил в деревне Баловно в 18 километрах от Николаева. Деревня на реке Буг, дом был от раскулаченных с большим садом, спускающимся к реке. Много было вишни и черешни. Его мать ездила торговать на рынок, а мы жили одни и хорошо питались: молоко, масло, фрукты – всего было вдоволь.
После окончания учебного года я летом уезжал домой в Тюмень. Дорога была долгой, ехали сплошь студенты на каникулы. Поездов не хватало, и ездили по прежнему в теплушках. Отец вернулся с фронта и жизнь дома стала налаживаться. Мне стали посылать переводы по 100 рублей в месяц и стипендия у меня была 375 рублей.
По окончании техникума я защитил диплом и поехал домой, хотя направление дали в электромонтажный трест города Киева. Меня приняли на Тюменский родной судостроительный завод в 12 цех диспетчером. Следом пришла телеграмма директору из Киева об отправлении меня по месту распределения. Сестра Нина, уже работала в первом отделе завода и знала всю почтовую переписку. Она пошла к директору Крысову и он при поездке в министерство речного транспорта сделал мне перевод на свой завод, поскольку я до учебы был работником завода. Тогда еще действовал указ военного времени и за оставление рабочего места карали тюремным заключением до 8 лет. А за прогулы давали год принудительных работ. Вот такие были порядки.
Я стал работать в энерго цехе. Завод отапливали своими котельными. Электричество получали из города, но его часто отключали и завод простаивал. В цехе стояли компрессоры которые подавали сжатый воздух на стапеля. Работа часто прерывалась от перебоев электричества. Завод тогда изготавливал буксиры и баржи.
Диспетчером я отработал около года и меня поставили мастером по эксплуатации электрооборудования. В мои обязанности входило обслуживание подстанции. Там стоял дизель – генератор на 200 киловатт «Чикаго». И моей обязанностью было обслуживание всего кабельного хозяйства завода. Летом мы работали в Гилёвской роще, там был заводской пионерский лагерь. Весной устанавливали насосы для водоснабжения лагеря и обслуживали все электросети в нем. После зимы там приходилось многое восстанавливать.
В 1950 году я женился на заводчанке, Клавдии Николаевне Сунцовой 03.07.1930 г.р. Она была родом из Кировской области. Имела 2 класса образования. Учиться не могла, поскольку водилась с младшей сестрой. В 1947 году приехала в Тюмень и поступила на работу на Судостроительный завод в электроцех рабочей.
Мы жили с родителями в отделенной нам комнате на 10 квадратах. Где мы родили сына Павла 1951 г.р. и дочь Наталью 1953 г.р. Тогда я купил первый транспорт - мотоцикл К-125, чуть побольше велосипеда. Мы на нем ездили в лес за ягодами и грибами. Но он был маломощным и приходилось разгонять всё время, так как на высокой передаче он не тянул. Затем мы купили мотоцикл ИЖ – 49. Проездили на нем год, продали и купили старого «Москвича - 400». На нем ездили два года.Тогда я поехал в Свердловск и купил там почти нового Москвича-400. В 1956 году я приобрел в деревне Букино в колхозе старую «Победу». Она была не на ходу, мы с Сунцовым Василием, братом жены, притащили её домой на лошадях. Дал лошадей председатель колхоза. Заплатил я за Победу 15 000 рублей и всю зиму ремонтировал её. Помощников не было, Павлику было всего 5 лет, работал я один и к весне машина была на ходу. Построил деревянный гараж для неё. Запчасти для двигателя подходили от грузовика ГАЗ-51 и проблем не было. А ходовую делал вручную из подходящих деталей . Автомагазинов в городе небыло и доставал их где придется. Но потом машина была всегда на ходу. Резину на колеса было не достать и ставили её от ГАЗ-69.
Прошло совсем немного времени и опыта на работе я набрался. Работали не считаясь со временем, особенно когда что- то выходило из строя. У нас был на производстве спирт для оборудования. Однажды старший мастер, выпив спирта, пошел к директору Афонасьеву и предложил убрать начальника цеха Охрименко, якобы он и без него справится. После его увольнения, меня поставили старшим мастером электроучастка. Мы тогда ставили дизеля с генераторами. Перебои электричества из города не давали работать. Затюменкой была всего одна эл.станция на 7 тысысяч киловатт и город задыхался от нехватки электроэнергии. Мы смонтировали на первом участке дизель - генераторы в 1,5 тысысячи киловатт. На втором участке мощностью 1 тысысяча киловатт. Генераторы работали круглосуточно, и мы делились электроэнергией с городом. Власти нас зауважали и охотно откликались на наши просьбы.
Охрименко перевели на должность главного энергетика, а меня назначили начальником электроцеха завода. Были трудности с углем. Топили котельные практически пылью от угля. Смачивали уголь отработкой масла в ямах, куда вываливали уголь. Затем грузили его лопатами в вагонетки и везли к котельной. Делали эту работу женщины, которым платили 450 рублей. Когда мокрый уголь зимой промерзал, то им приходилось его долбить. Помогали долбить уголь все свободные слесаря, дизелисты. Я отвечал за котельные и надо было эту работу организовывать и контролировать день и ночь. Спать ложился рядом с телефоном и часто, ночами ехал на завод по вызову. Однажды закончился весь уголь и можно было котельные тушить. Но власти города дали указание ТЭЦ-1, она тогда начала работать, выделить нам штабель угля из их резерва. Они дали нам уголь засыпанный летом в траншею, залитый дождем и зимой замерзший. Его добывали как в шахте. Бульдозеров у нас небыло, был тракторный экскаватор на базе трактора «Беларусь». Тракторист Леша Сафиуллин ночевал у угля в вагончике, а я с водителем самосвала возили уголь на завод. Зима 1956-1957 года была очень холодной. Я простыл и меня положили в больницу с ревмокардитом, простудил сердечную мышцу.
В то время мы смонтировали кислородную станцию на 60 кубометров. Она была единственной в городе. Раньше кислород возили из Свердловска, но там были перебои и наше сварочное производство простаивало. При директоре Потапове, мы стали переводить котельные на жидкое топливо-мазут, так как было туго с углем. Мазут получали в цистернах, сливали в свои баки и по трубопроводам разводили его по котельным. ТЭЦ-1 набирала мощности и нам без перебоев поступало электричество. Мы начали останавливать наши генераторы. Потапов был руководителем судоремонтного завода на Мысу, потом председателем Тюменского городского исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся и затем пришел к нам.
В цех приняли молодых специалистов с высшим образованием. Марголин Владимир Наумович стал начальником электроучастка, а Алфимов Юрий Дмитриевич стал начальником дизельного участка. На заводе стали открывать новое производство по монтажу пусковых установок ракетных комплексов. Меня перевели в машиностроение, начальником электро - монтажного цеха. В цехе работало около 100 человек, замом я взял Лазарева Владмимира Петровича, из 12 цеха, где он был электромонтером. Начинали с нуля: создали бригады, отремонтировали помещения, подвели вентиляцию к рабочим местам. Организовали лабораторию по проверке жгутов и блоком после монтажа. Проверочные стенды проектировали сами и чертили их схемы. Созданную в цехе продукцию принимало ОТК, котрые затем её сдавали заказчику- военным представителям. Для нас все было вновь, очень интересно. Монтажники вели сборку блока или жгута, а технологи сразу писал последовательность операции дальнейшего монтажа, технологию размножали и одновременно начинали работать другие монтажники и запускали изделие в серию. Все было поставлено на военные рельсы и расслабляться нам не давали.
За организацию работы цеха нам с замом, директор дал премию 45 рублей и на премирование рабочих выделил 500 рублей. Потом к нашему 17 цеху присоединили 6 цех, добавили людей и мы стали монтировать пультовую аппаратуру и настройку пусковых комплексов ракет. Потом присоединили 18 цех и 3 цех. Установки монтировали на автомобилях, а затем их испытывали в полевых условиях. Работали в три смены, практически круглосуточно. У меня было два заместителя и мы руководили монтажем и испытанием беспрерывно. Рабочих в цехе кормили в буфете, а испытателей в поле. Обычно испытывали машины пробегом: - 200 км, грузовые - 1000 км, а специальные – 10 000 км. Проверяли испытание вместе с военпредом. Затем на машинах мы устанавливали рации и контролировали испытания из цеха, он стал у нас секретным. Цех имел штат 300 человек. Наша продукция была конечной и самой ответственной. И эта ответственность лежала на мне лично. За работу я получал оклад в 160 рублей и 40 рублей добавка директора.
В 1966 году за выполнение военных заказов, Ордена Красного Знамени получили: директор Потапов, я и еще два человека из других цехов. Орден Ленина дали сварщику судостроения Гельманову, мы тогда жили с ним в одном подъезде дома №31 по улице Максима Горького. А до этого мы жили в двух комнатной квартире по улице Щорса. Детей я возил в заводской детсад на улице Сакко. Тогда начали ходить автобусы, но мне не когда было их ждать и я завозил детей по дороге на завод. Вечером их забирала жена Клава. Зимой мы ездили на Победе на турбазу завода отдыхать, кататься на лыжах.
Турбазу мы строили сами, посылали от цехов рабочих и специалистов по графику.
Также нас закрепили за подшефным колхозом имени Мичурина в деревне Бархотово Исетского района. На время уборки урожая все цеха посылали рабочих в подшефный колхоз. Но я договорился с председателем о круглогодичном шефстве и он по надобности звонил и просил квалифицированной помощи. Делали душевые для механизаторов. У меня опыт был, поскольку мы в цехе все это сами придумывали: душевые, санузлы, дневное освещение. Наши работники ходили в цехе в тапочках и халатах. У них были специальные стулья, чтобы разгружать позвоночник. В совхозной деревне мы построили площадку для детей. Мастерские колхоза обеспечивали сварочными электродами, инструментами и другим. Другие председатели колхозов завидовали нашим подшефным и жаловались на меня, но все проходило нормально. Некоторые начальники цехов покупали в колхозах по низкой цене мясо, мед и другие продукты. Однажды приехав в колхоз, я узнал, что мой заместитель Бородин взял мясо, то мне тогда пришлось его воспитывать, чтобы он этого больше не делал. Вот так мы жили и работали. В 1975 году меня перевели работать в отдел НОТ, затем в СКБ и там работал до пенсии. На пенсию я ушел в 1986 году.
Всего я отработал на заводе 40 лет.