Вольхин Г. А., воспоминания
/ 2
- Подробности
- Просмотров: 3238
Я работал именно в 5-м цехе, первый цех был и второй – кузница-литейка, и третий, десятый – сборный, где непосредственно катер делали, все ставили. Ну, корпус-то, корпус – с полбеды… пятый был важнее всех, потому что там делали валовую линию, она проходит через весь катер, от носа до кормы. Вал – он диаметром на 80, толстый такой. Валовую линию делали именно в пятом цехе. Сам винт лили только из бронзы во втором цехе, там литейка была. А после литья везли его в пятый цех. А на литье все толще, чем надо было, а в одном месте был отлив лишний к этому винту – вот такая чушка. Тут же его отрезали на станке от винта и тащили в пятый, чтобы сделать образец из этого лишнего отрезка. Мастер меня попросил – сделай образец. Я сперва не знал, что это такое – он вот такой чертеж дал. “Только смотри мне, чтобы было все чик в чик, чисто и точно”.
А потом как-то начальник цеха шел мимо. Станков стоял целый ряд, он шел-то быстро, а тут остановился взглянуть, что я делаю. “Ты че делаешь?” – “Вот образец делаю”. – “Кто тебе дал?” – “Мастер”. Тут как раз мастер идет. “Зайцев! Ну-ка иди сюда. Ты че ему дал-то?” Он сказал чего. “Ты ему дал делать?!” – “Так он у нас все время и делает. Через ОТК сдает”. Я говорю – конечно. “Смотрите только, если чуть чего забракует…” Значит, придется весь винт, не обрабатывая еще, – на выброс и лить опять.
Из этой части обрезка винта точится образец диаметром в палец примерно, точно, а в середине шеечка тоненькая и переход такой плавный-плавный на больший диаметр. Тащат вот этот кусочек, выточенный в лабораторию, ставят там, на станок специальный, который за оба края зажимает здорово, со страшной силой, и эта техника показывает с какой силой он лопается на два куска. Если с достаточной силой – можно делать, а если порвется, а еще такой силы не было, значит, нельзя дальше делать этот винт – он с дефектом, нужно лить новый. Потом тащат винт нам, ставят на станок, строгальный станок такой есть, лопасти эти строгают с поворотом, одну лопасть, вторую, третью и так все три – все равно еще толсто.
Потом еще рубка – рубщики делают из него более тонкий. Ставят на большой токарный станок, но не на мой, больше моего, “Риперт” германский, и токарь ленинградский точил его, обрабатывал поверху эти лопасти, потом сверлил. А в середине винта отверстие, но не просто отверстие – а конусное. Конус, и там, в конце резьба, потом опять во второй цех – рубщикам, они рубили эти лопасти… Возни много с этим винтом. И когда его уже полностью сделают – на полировку, отполировывают до зеркального блеска. Как из золота сделанный, блестящий-блестящий, ни шероховатостей, ничего не должно быть, чтобы не прилипали ракушки разные морские – как зеркало. Тогда только винт уже садили на конусный конец вала. А конус в конус очень туго входит – намертво. Там еще паз, чтоб не проворачивался. И то еще надо было, чтоб винт не просто так – опору надо оставить, вал такой длины для опоры.
Туда ставили сальники Дейдвуда – это я растачивал. На опорах на этих и вертится вал. А чтоб он не сшаркивался в тех местах, где лежит, на чем он вертится, ставились сальники Дейдвуда. А в сальниках заливка из баббита – такой специальный сплав. Делалось их много. В катере их стоит только два на разных концах вала, а дополнительно еще на смене на моем станке был еврей-токарь, меня постарше лет на десять. Он делал эти сальники Дейдвуда. И один раз 16 штук запорол – каким образом не знаю. Он вообще-то опытный токарь был – промахнулся. Подпорол по отверстию – там отверстие точно должно было быть строго-строго, чтоб скользило, но без болтанки безо всякой. После того как он загнал эти 16 штук-то, эти сальники мне точить дали. У нас был старший мастер Тонзи Эдуард Иванович. Он еще при царе был токарем, старикан. “Будешь делать сальники”. Ну, я – “у него все-таки опыта-то побольше”. “Опыта побольше? – 16 штук выбросил”. Тот шум поднял: “Ну, получилось так – что ж теперь выбросить? Можно выплавить баббит-то, он легкоплавкий” – “Не пойдет!” Ну, кто-то же должен делать. Страшновато было – Изя (Волох Изя Нафтунович Ю.А.) Иосиф запорол, а я как? Ну, получилось. Сделал я все сто штук, все сдал без брака. Мастер: “ну как, ты сделал? Все что ли? Все сдал? Оо, дай пять!”. У него лапа здоровая, я аж замахал рукой. “Молодец!”. Потом заколачивали эти сальники в ящики и отправляли на нужный адрес. В Москву, в техническое управление флота. Много я всего делал, сейчас и не вспомнишь.
Снаряды делали… Я, в общем-то, не уверен, но предполагаю, что так оно и есть – снаряды не просто, а для “Катюш”. Вообще-то у нас не говорили так в открытую, но все знали – деталь № 25 и все. В палец толщиной стенка, тяжелые они – как их женщины делали, не знаю – но работа несложная. Главное поставить этот снаряд, а там была настройка специальная, контур такой стоял, а там щуп по этому контуру точит и точит форму снаряда. А в широком конце – там резьба большая. Резцом вырезывалась, а резали-то уже не женщины, а мужичок, старикан, литовец, по-моему, Скломан (Скраман Иосиф Иосифович прим Ю.А.) фамилия – он резал только резьбы. Потом, в ящиках запакованные, их куда-то отправляли. 16 штук их на каждую машину ставится. И вылетают все сразу 16, стаей, как голуби. На конце была резьба маленькая, видимо от удара об землю это вызвало взрыв, а когда они взрываются – горит земля. Эти корпуса снарядов делали тоже в 5-м цехе. Пока война была, все время делали.
Еще точили чугунные маховики. Это-то я спрашивал – куда точим? “А это в Челябинск”. Ну, я тут-то понял. В Челябинске танковый завод. Они устанавливались на танки Т132. Станок стоял такой - “Ланг”. Точил там токарь, Адвиковский, по-моему, тоже не тюменский. Он со второй смены работал. Поставил как-то этот маховик, стружку запустил, а чугун-то точится потихоньку, стружка-то сыплется с него, ворох. Тот стул поставил, сел и задремал, елки-зеленые, – со второй смены работает. Часа в четыре, утром, спать охота здорово, шум такой монотонный идет. Стружка все идет и идет. До размера-то поточил, надо бы выключить, переключить, а он все спит. Сточил больше, чем надо. Кто-то видел, что он спит, а стружка-то идет и уже запорол, сточил больше, чем надо. Старший мастер увидел – заорал на него матом: “Ты что, елки-зеленые, видишь, устал человек, все устали – ночь. Ты ж видишь – уже проточено! Его же посадить могут просто-напросто в тюрьму!” Посменно работали. У меня таких работ не было, чтобы медленно шла стружка. Все было строгать да внимать, строгать да внимать.
В 45-м кончилась война. Брата успели все-таки кончить… 10 мая кончилась война, а за эти десять дней мая он погиб – чуть-чуть бы еще и жив был бы. Может быть, еще и воевал бы на Востоке. Там согласно договору с Союзниками включились с Японией пластаться тоже. Перебросили войска с запада на восток. Армия была мощная и держалась хорошо, а когда нашу армию перебросили на восток их быстро расхлопали, потому что наши были уже стреляные. Когда война уже шла на Востоке, все равно работали по двенадцать часов и без выходных. Потом пришел как-то на работу, помню, начальник приходит: “Кончилась война с Японией, кончилась!” И отправились мы домой отдыхать . 3-го сентября это было. И тогда все солдаты приехали домой.
А война кончилась – стали делать паромашины, шлюпочные лебедки, много мы их делали. И третий цех, когда выстроили, начали там делать машины военные. Покрашены всегда в защитный цвет. Говорили секрет, секрет. Какой секрет! Понаставят по заводу – видно же их защитного цвета все. Ракетовозы. Ракеты для них в Воткинске делали. Машиностроительный старинный завод был – 250 лет. Тоже секрет – секрет. Какой секрет! Все же знали. С американцами был договор: можете ехать и смотреть, если вам шибко нужно, но и тогда наши будут в США, там, где делают ваши ракеты этого же типа – СС-20. Да, так и было. Тут американцы по Воткинску ходили – смотрели, делаем мы эти ракеты или нет. Здесь перестали делать, и они тоже перестали там делать – наши смотрели.